Задуть заплывшую свечу,

закрыть Жан-Жака, чертыхнуться

и в щегольскую епанчу,

мрачнея, глубже запахнуться.



Внизу шумят наперебой,

и пляшут блики на лосинах,

и звон стекла, и, боже мой,

нельзя ж так врать на клавесинах!



Но что, по правде говоря,

взять с этих жалких рестораций,

где мечут банк фельдъегеря

в потугах тщетных – отыграться.



Что ждать от сумрачной страны –

альянса блудного с Востоком –

в тенетах рабской тишины,

в сем небрежении жестоком!



Что проку – гласно, напролом,

явив предерзостную вольность,

философическим пером

зло уязвить благопристойность!



Оставь – и бога не гневи!

У нас не жалуют витийства,

у нас в медлительной крови

отравный привкус византийства.



Не проще ль – жертвою страстей

вкусить забвенья и бесславья

вдали от бдения властей,

народности и православья.



И, озирая долгий ряд

друзей опальных и казненных,

бежать куда глаза глядят

от глаз участливо-казенных.



…Но разве есть еще одна

с такими ж скорбными очами –

Россия, горькая страна,

отчизна веры и печали.



И разве сгинули как дым

мятежной юности призывы:

«Пока свободою горим,

пока сердца для чести живы…»