В бледные окна сочится рассвет.

Сны угасают – и сходят на нет.



Сизой поземкою занесены

послевоенные долгие сны.



Как бы в последнее впав забытье,

видят сограждане: каждый – свое.



Видит скрипач Копелевич к утру

дочь, погребенную в Бабьем Яру.



Видит Вахитова, наш управдом,

мужа, убитого в сорок втором.



Видит Сабуров, слепой гражданин,

бой за Проскуров и бой за Берлин.



…Первый по рельсам скрежещет вагон.

Поздние сны улетают вдогон.



Тонут в снегу проходные дворы –

как проходные в иные миры.



О коммунальная юность моя!

Все возвратится на круги своя.



Запах побелки и запах борщей.

И не безделки – в основе вещей.



Что поколеблет, а что упадет?

Дело не терпит и время не ждет.



…Дым поднимается к небу прямей.

Семь поднимаются хмурых семей.



Семь керогазов на кухне горят,

хлопают двери и краны хрипят.



Хлопают двери – и, сон поборов,

семь в унисон голосят рупоров.



Бодро внушает нам бодрая речь

бедра поставить на уровне плеч.



Преподаватель Гордеев не зря

будит Россию ни свет ни заря.