Обсуждение поэтической подборки – 6 ноября 2007 г.
Текст в Word


Каин

Темные врывались башни в ночь,
Темные летели птицы вверх.
Уходить неспешно от безумья прочь,
Этот на камнях остался – стерх.

Позабыть стараться, позабыть сон:
Слишком много было, слишком много лжи,
Поседевших от мороза и опавших крон,
Почерневшей за ночь и побитой ржи,

Но бежать и падать, и опять бежать –
Слишком четкий за тобою оставался след;
Ни руки, ни взгляда, ни чела поднять:
Темное клеймо оставил свет.


Миражи

Забавные строенья – города:
Неспешливою поступью камней
Текут и протекают иногда
По выцветшим полотнищам степей.

Закручены и свиты узелки –
Ряды и междурядия садов,
Лукавые, но щедрые пески
Подали свой живительный покров.

Над шхерами пульсирует заря,
Но фьорды неспокойны в этот час –
Из бездны поднимаются не зря
Ладони, отпускающие нас.


Шутка

Ты меня придумала, скучая –
Искривила равнодушно губы,
Вот я – твоя шутка злая:
Жесты неуверенны и грубы,

Голос, обреченный на скрипенье,
Руки, повторенье чьих-то криков,
Взгляд, покрытый пленкой самомненья,
Глупо, первобытно-дико.

Ты меня придумала, и что же? –
Нам с тобою вместе неуютно:
Я – на обгорелый ствол похожий,
Ты – сверкаешь ледянисто-ртутно.


Март

Ложатся воды лужицами воска
На траурные лица мостовой,
Всё стало странно, сумрачно и плоско
За этой оглушительной стеной.

И всхлипывают капли, обнимаясь,
И не щадят язвительные сны –
То день идёт, скользя и оступаясь,
По телу равнодушному весны.


Готика

Черепица стыла сонно
Под холодными ветрами;
Шевелились жадно кроны
И скребли по гулкой раме.

Так зловеще лепетали
Чешуистые созвездья,
Но спокойно, мирно спали
Молчаливые предместья.

В старый дом, глухой и тёмный
Прилетало жалкой тенью
В уголок сухой, укромный
Чтоб погреться приведенье.

И скулило до рассвета
И жалело дом простывший…
Только старенькое лето
Уходило вдоль по крыше.


***

Прожигали, выжигали путь -
На дощечке деревянной след.
Так, сначала очень резко - будь!
А потом, без сожаленья - нет!


Дым над городом

Невидимая музыка живет
В опустошающих разливах,
Неярких и неторопливых
Белесовато-горьких вод.

Невидимая пыль стремится
Поспешно присоединиться
И вновь, и вновь распространиться
Над ульем железобетонных сот.

Невидимо, бесплотно - странно,
Испепеляюще-нирванно
Но всё же слишком, слишком рано
Пришёл тот год.

И дым на августовской коже
На паутину так похожий
До смеха, до холодной дрожи –
Кислотный пот.

Так темнота, клубясь, вперед
Засвеченные кадры шлет
От расцветающих болот -
Настойчивее, строже.


Петербург

Прозвонили к заутрене. Рано.
Просыпается снег и скрипит.
Как повязки на тёмные раны –
Корки льда на приречный гранит.

Будем слушать и петь. На амвоне
Та же ряса и тот же клобук
Те же раны сурово затронет
Обещанием огненных мук.

И сегодня: опустятся шторы,
Так тревожно плесканье свечей;
Необычны, важны разговоры
В пустоте петербургских ночей.

Промолчали к заутрене. Крики
Затихают в рассветном дыму.
И зачем этот город великий
Я никак, я никак не пойму.


Ночной город

Опрокинулись улицы в дым,
Развязались упругие сны;
Над торжественным, винно-седым
Расползаются тени весны.

Над грохочущим гулом – огни,
Потемневшей земли перезвон.
Из стеклянных вагонов шагни
На остывший и голый перрон.

Так испуганно птицы кричат -
Скоро Солнце ослепит – взойдёт,
Неумолчный горящий набат
Тишину под собой погребёт.


***

И ночью помнить больнее,
И ночью страшнее знать.
Мы стали теперь умнее,
Нам выпало умирать.

Сжимая чужие руки,
На мокром асфальте спиною,
Кричать и кричать о муке
Оскалом, улыбкой немою.

Так просто, почти обычно
Запомнить уставшие лица,
И пальцы запомнить привычно –
Тонкие, острые спицы.

Лишь напоследок – трава.
Засохший, затоптанный клок.
Смерть – это наши слова
И тела рваный платок.


***

Смерть застолбила здесь место – фундамент, ограда.
Темное тело реки шевелится небрежно.
Милая, ты почему-то не рада,
Ну ничего. Всё проходит, и то не замедлит, конечно.

Вот погляди-ка: сухи тростники, шершавы.
Ветер всё также нелеп, бессилен.
Милая, мы с тобою не правы –
Кто станет бродить среди этих могилен?

Скорей положи цветы, поправь сплетенные ленты;
Можешь поплакать чуть-чуть – сыро и дождь, как тать.
Слышишь: где-то птица кричит – момента
Волнительнее и печальнее не сыскать.

Да, наверно твой Генрих был лучшим самым:
Весел, красив, с деньгами – чего же боле?
Видишь, там, за посеревшим храмом
Лес начинается и кончается поле, –

Помнишь, конечно помнишь, цветы и травы
Ты собирать ходила в темную пору.
Как горячила мучительно эта отрава
Знал только Генрих. И я, наверное, скоро…

Так, помянув, пойдем. Потянуло тиной.
Ветер поднялся. Шумят тростники без проку.
Милая, вечер уже. Ночь окажется длинной.
Ты схорони меня где-то неподалёку…


Зимнее

Начали. Скомканы вьюгой
Переплетенья минут
Многоголосою фугой
Волки вечерять зовут.

Ставни оставлены стуком,
Ставни – прибежище льда.
С незатихающим звуком
Там замерзает вода.

Мутно чадящие свечи,
Ждут по углам полутьмы.
Этот потресканный вечер
На перегибе зимы.


***

Совместно с Татьяной Слеповой

А у нас в глазах темнеет:
Ель сквозь иней зеленеет,
Речка подо льдом блестит,
Меж бетонных мёрзлых плит.

Вьёт пурга седые косы,
Островерхие торосы,
Обмирая, стерегут
Вод уснувших тёмный жгут.

Так давай уснём наверно:
Серый город, рокот мерный
Навивает сладкий сон.
Этим миром правит он.


Письмо племяннику

Может быть, ты вернешься. Крошево с южной стены
Падает. И шелушатся шорохи жухлых шагов.
Здесь слишком скучно светает: не долетает войны
Горькое, гулкое эхо. Лишь тишина с берегов.
Право, не знаю, стоит ли. Стоит ли приезжать.
Мы – глухари провинции, жалкое токовище.
Ты же подрос мой мальчик, всё-таки царский зять,
Всё-таки, полководец. Что тебе пепелище?
Мать… Схоронили летом подле отца в гробнице.
Вести идут не скоро – видно, не получил.
Так, проболев полгода, не узнавала лица,
Только твердила: «Фридрих…». Плакала. И без сил
Чётки свои трепала. А умерла во сне…
Слуги совсем дряхлеют, сходят неслышно в гроб.
Залы пусты и пыльны, и досаждают мне
Чьи-то больные души так, что холодный лоб
Не согревает память, слабая и седая…
Впрочем, о ней не надо. Этой весной сурово
Бог не оставил нас, нашего дикого края,
И посетил внезапно поступью Чёрного Мора…
Вот, я остался звуком, старческими слезами
В этом глухом и тусклом, каменном саркофаге.
Почерк дрожит, кивая, бледному, в чёрной раме,
Предку надменно-тощему, прыгает по бумаге.
Даже не знаю: кто-то это письмо доставит
В замкнутую столицу, переболевшую, злую,
Кто-нибудь доберётся, кто-нибудь переправит,
Если не обезглавят… Если мою немую,
Дрожью живущую руку тёмным своим налётом
Не пресечёт болезни тягостное решенье…
Но сквозняки промозглы, стёршимся переплётам
Это не к пользе, знаю, и отсыревшей тенью,
Сгорбленным привиденьем в сонной библиотеке
Влагу стираю с полок тряпкой – забытым стягом…
Что же, племянник, чую: в этом мятежном веке
Мы с тобой не увидимся. Отяжелевшим шагом
Пересекаю башню (дыры в далёкой крыше,
Словно глаза животных – капает и слезится).
Я попрощаюсь, мальчик, и в предпоследней нише
Встану сухим остовом – что-нибудь да приснится…


Дорожная

Долгая осенняя улыбка,
Грязь-дорога, рыхлые дымы.
Так спокойно, холодно и зыбко,
Как давно оплакивали мы.

Как давно в усладе обнищанья
Позабыли чувствовать ветра
Влажно-белой мозаичной ранью
Неподвижно-чуткого утра.

И выходим в студенисто-сонный,
Но приветный час колоколов.
Нам пути – под многолико-кронный
И нескучный перелес дымов.

Слушайте! Пойдём не бесконечно,
Не безвестно в эти дерева.
Свод небесный – равнодушно-млечный
Свод земной – трава, трава, трава.


***

…Как есть несчастье. Сумерки скрипят,
Подпрыгивает тёмная телега.
Скучают крыши. Слышите? – не спят,
От конского отрывистого бега
Глаза чужие, чуткие. Черты
Пытаются узнать сквозь щели
Тяжёлых ставень. Душной темноты
Не пожалели. Нет, не пожалели.
Но зря страдают – путник задремал,
Покачиваясь в такт передвиженью.
А голову и плечи задрапировал
Неясной тканью или просто тенью.
Так лучше. Пусть его сквозь смог.
Проедет, не смущая взгляды…
Стихает. Молкнет. Вот и смолк,
Оставив смутные досады.


***

Месяц вышел из тумана,
Ножик вынул из кармана,
Буду резать, буду бить –
Всё равно тебе водить!
(считалка)

Месяц, Месяц, где твой ножик
В темноте пустых сторожек?
Где, заляпанные пылью, паутиной зеркала?
Тихи лапы привидений
В шумных шорохах осенних.
Непонятны и тревожны – неизвестная игра.

Мальчик, выйди. Видишь – воды,
Блики влажные свободы.
Надрывается и виснит тяжелелый лунный грош.
Это будет наступленье.
Это – обморок осенний.
Месяц криво улыбнулся и достал армейский нож.

Мальчик, дальше – парк усталый,
Заморожены кораллы,
И протравлены в металле кисти старческих берёз.
Ты смеёшься? – Месяц тужит,
И по небу тихо кружит,
На отлёте блекнет сталью, словно в сутолоке гроз.

А, надкусанный и дикий,
Лунный грош немеет миги
И понять никак не может – одиночеству конец.
Ты же знаешь, мальчик милый,
Сколько нужно лунной силы,
Чтобы порванные жилы заплести в тугой венец.

Ладно, мальчик, все устали.
Месяц лунные сандалии
Забирает и уходит. Нам бы тоже отойти.
Да, давай пойдём неспешно.
Пусть недвижен мир сей грешный –
Мы счастливы, в даль шагая. Мы с тобой уже в пути.


***

Это не море. Чудской окоём.
Чаянья чаек. Ворчанием вечен
Гулкий, тугой, грозовой водоём,
Солнцем наказан – светом иссечен.

Жадной водой настигает песок.
Пеной стегает – играет и злится.
Облачный лик необъятен и строг,
Вскользь перечерчен тоскливою птицей.


***

Некуда приткнуться – кинуть душу.
Голая зима за тёмным срубом
Ходит, расплетает косу – сушит,
Волос расчесала – дым по трубам.

По дороге тень бредёт горбато,
Сумерки заходят ей за спину.
В небе мешковатом много ваты,
Мало бледноликой половины.

Хохлятся на ветках диких птицы,
Выглядают в ночь слепых прохожих.
Что тогда за избами творится?
Кто спасает человеков божьих?

На засовах крепких поселенья,
В частоколе каждое строенье.
По проулкам тёмным ветра пенье
В унисон волчиному моленью.

Холодно. Зима и ночь тревожат.
В чей бы бок уткнутся тёплым носом…
Оборотень старый занеможет,
Пёс цепной дрожит и в сени просит.

Так и где же кинуть можно душу?
Что бы проморозилась под снегом,
Всё забыла в ледяную стужу
И простила божьим человекам?

Поискать. Повыть на бездорожье.
Постоять у брёвен частокола.
Дым пропах безжалостью и ложью.
Белая позёмка. Пусто. Голо.


***

Любо вам, молодо – руки греть
Возле остывшего очага.
Глухо смеяться и тихо петь,
Выборматывать три слога.

Памяти, этой слепой калеке
До светла всматриваться в белки.
Или избить ее – губы, веки
В клочья, в сухую метель муки.

Только подумать – все зря. За краем
Нас поджидает так много лет…
Если мы прошлое убиваем,
Значит будущего уже нет.


***

Куда делись поэты? – Оне
Повисают на мокрой стене
Между двух поперечных объектов.
Им, наверное, страшно. И тьма
Поглощает глухие слова –
Там стоит и питается некто.

Рифмы кислы и странен их груз,
А размеры различны на вкус,
Только горечь бывает приятна
Тех мучительных выкриков, что
Пробиваются сквозь полотно
Темноты и стремятся обратно…

Нас встречает все та же стена:
Высока, холодна, голодна,
Цепи змеями в камне застыли.
И стоит некто в сумраке, ждет –
От него ни один не уйдет.
Все там будем. А, может быть, были.