Живой труп (Мавзолей как археологическая проблема)
Гипотетический вынос тела Ленина из мавзолея будет лучшим свидетельством того, что дело его живет.
Что бы ни толковали обретшие благодать неофиты (бывшие профессиональные атеисты) о необходимости христианского погребения, их православный азарт замешен на крепкой большевистской основе. В отличие от искренней и по-хорошему наивной Аллы Пугачевой, чье мнение трактуется еще более наивным телевидением как глас народа, наши демократические лукавцы не могут не понимать, что в настоящем случае речь идет только об одном – об изменении статуса. Исторический прах надо понизить в чине. Однажды, в октябре 1993-го, у него уже отобрали телохранителей, приравняв тем самым к еще живым, но тоже проштрафившимся функционерам, у которых в порядке государственной кары отключили спецсвязь, канализацию и водопровод.
Через семьдесят с лишним лет после своей физической смерти Владимир Ульянов остается непременным участником новейших политических игрищ.
Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим, –
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Ленин – фигура знаковая. Нынешняя власть относится к нему как к политическому противнику; левая оппозиция – как к союзнику и сюзерену. Любые манипуляции с телом будут восприняты исключительно как политический акт.
Насельника мавзолея, как любого человека, желательно похоронить. (Естественнее всего – предать земле на том же месте, где он покоился до сих пор.) Этого требует вовсе не политическая целесообразность, а простое нравственное чувство. Однако в сегодняшней стране, где бал правят мытари и фарисеи, подобное милосердие будет отдавать ложью.
Не пора ли деидеологизировать Ильича? А заодно – и всю российскую историю последних столетий?
Различаем негодующий вопль, готовый исторгнуться из многих честных грудей. Как? Разве в истории не существует моральных оценок? Разве уже не актуален звонкий юношеский вопрос – «делать жизнь с кого?». Можно ли оправдать пролитие невинной крови и не заклеймить злодеев? Конечно, нельзя. Но значит ли это, что, взыскуя истины, мы должны призывать в качестве арбитра (или, что еще хуже, исполнителя исторической мести) всегда несовершенную (чтобы не сказать сильнее) власть? История – дело общественное: хотелось бы разобраться с ней без навязчивого посредничества государства.
Пора сделать прошлое предметом трезвых и пристальных размышлений, а не использовать его в качестве средства для поддержания тонуса у отдельных начальствующих лиц.
Английские роялисты вытащили труп Кромвеля из могилы и вздернули его на виселице – к вящему ликованию толпы. Французские поборники свободы то и дело обновляли свой Пантеон, так что вскоре сами запутались во вносимых и выносимых. В конце концов у них хватило ума почесть день взятия Бастилии общим национальным торжеством. Вряд ли отсюда можно заключить, что французов по-прежнему восхищает неутомимость «национальной бритвы» или они горячо одобряют расстрелы вандейских крестьян. Они лишь констатировали тот факт, что их революция – это мировой катаклизм (который в эпоху Реставрации мог, положим, рассматриваться как историческая ошибка) и что Республика (а кстати, и обе Империи) ведет свой отсчет от этого рубежа.
Но Европа нам не указ. Недаром замечено, что Россия – единственная в мире страна с непредсказуемым прошлым.
Помнится, в наших учебниках изъяны царизма разоблачались с такой неиссякающей страстью, что невольно закрадывалось подозрение: призрак самодержавия является победителям как грозный ночной кошмар. В этих школьных неистовствах различим комплекс вины.
Но не такой ли методе – разумеется, с переменой знаков – мы верны до сих пор?
Между тем история совершилась так, как она совершилась: кровь отцов (всех отцов) на нас и на детях наших. В трагедии не осталось живых – там никто никогда не примирится ни с кем. Волк не возляжет рядом с невинным агнцем. Пули Ипатьевского подвала стоят пуль 9-го января. И если в метафизическом смысле убиенное царское семейство давно покоится в общей могиле с теми, кто их уничтожил, то в реальности политической погребальные ставки все время растут. Мы все еще не можем «определиться» – между монархией и диктатурой пролетариата.
Попробуем, однако, вообразить: в первом веке от Р.Х. в Египте бурно дебатируется вопрос о будущем сфинкса или о судьбе давно ограбленных пирамид. Их грубых форм не приемлет тонкий эллинистический вкус. К тому же репутация фараонов сомнительна: иные стали причиной египетских казней, и никто из них не поклонялся новым богам. Пирамидам, впрочем, повезло. В отличие от храма Христа Спасителя им удалось уцелеть: разрушить такое – себе дороже.
Срыть мавзолей значительно проще.
Правда, вот в чем загвоздка. Через каких-нибудь двести лет Ленин будет для наших потомков не более чем Хеопс. Что им Гекуба? Но то, что так примелькалось в центре Москвы, имеет не местный, а гигантский мировой интерес.
Никогда и нигде тоталитарно-языческое сознание, отринувшее бессмертную душу и потщившееся водрузить на ее место (может быть, в тайной надежде на воскресение) как бы нетленную плоть, не выражало себя в такой абсолютной и законченной форме. Ни один исторический раритет не скажет потомкам больше о том, что с нами случилось; ничто не потрясет их сильнее, чем этот леденящий сердце мемориал.
Гробница Тутанхамона – это гробница Тутанхамона. Ленин – нравится он нам или нет – есть обстоятельство истории и культуры. Это «всего лишь» музейный экспонат, который не принадлежит никому.
Погребения достойны все. Но разве не язычество чистой воды – наивно веровать в то, что, предав земле назначенного в бессмертие страстотерпца, мы тотчас избавимся от нынешней Смуты? Прежде всего – вовремя получим зарплату. И, если уж очень повезет, – насладимся плодами гражданского мира.
Увы нам: языческое капище у стен Кремля зеркально отражает нашу ментальность.
Как бы не пришлось будущему Лужкову – ради восстановления утраченной памяти – затевать очередной новодел: воздвигать на прежнем месте макет мавзолея (само собой, в натуральную величину) и заботливо укладывать в точное подобие гроба муляж дорогого покойника, которого вдохновенно изваяют будущие Зайцев, Церетели и Глазунов.
И все-таки: что делать с Ильичом?
По-видимому, это не наш вопрос. Оставим мертвым хоронить своих мертвецов. У нас есть дела понасущней и поважней. Например – спасать от гибели то, что еще осталось от исторической России. А отнюдь не спорить о судьбе священных костей. Они не стоят ни капли той крови, которая может пролиться из-за них. Не предоставить ли мавзолею «отсроченный статус»? Иначе – неправда, сиюминутность, суета и раздор. В стабильной, цветущей, а главное, неуниженной и неоскорбленной стране эта проблема решится сама собой.
«И пусть у гробового входа...» – сказал Пушкин: поэт, как всегда, прав.
Независимая газета. 1997. 26 апреля. № 77 (1402). С. 2.
Волгин И.Л. Возвращение билета. Парадоксы национального самосознания. М., 2004. С. 692–695.
|
|
