О мимике и жесте
Телевидение – это зрительный ряд. Как правило, сопровождаемый речью. Но чтобы постигнуть глубины происходящего, иногда полезно выключить звук.
Впрочем, само телевидение споспешествует нам в этом.
Вот появляются титры очередного «Зеркала» – и на экране возникает многоликий Сванидзе: в профиль, анфас, в три четверти, вполоборота… С печатью государственной задумчивости на челе, в провидческом озарении, в аналитической скорби. (Сказанное можно отнести и к другим.) Нет, нет, это не поминальная передача – и демонстрируемый, слава богу, жив и здоров. Так бы, пожалуй, мог являться миру граф Лев Николаевич Толстой – перед тем, как потрясти его своим «Не могу молчать».
Все начиналось, кажется, с незабвенных «Итогов» – с генеральских проходов Евгения Киселёва вдоль почтительно склонившихся перед ним кремлёвских стен (эстетика картины «Утро нашей Родины» – со Сталиным средь колхозных полей). Продлись, продлись, очарованье…
Интонации, мимика, жест – вот что значимо на ТВ! Ведущий новейшей «Программы максимум» (НТВ) поводит очами, помавает выей, подмигивает, разве что не хлопает публику по коленке и не хватает ее за грудки. При этом гаерский тон, которым повествуется о вещах драматических и порой даже ужасных, призван убедить: это лишь развлекаловка, это лично вас не касается, поэтому – наплевать.
Коварен, правда, и чистый звук. Ведущие двух новостных программ (НТВ и Ren-ТВ) дружно упомянули о «вспыхнувшем в 1968 году в Праге антисоветском восстании». Однако не было такового («пражская весна» – отнюдь не Будапешт 1956-го). Не вполне забывший новейшую историю зритель живо ответствует на это как мимикой, так и жестом. О звуке я уже не говорю.
«Литературная газета» № 10 (6061), 15 марта 2006, с. 10
|
|
