Как зверь породы странной и чудной,

на зиловском своем велосипеде

я вновь въезжаю в этот лес ночной,

где спят ежи, а может - и медведи.



Дрожит луна в изогнутом руле,

и, затерявшись в елях и березах,

как старый конь, трусит по колее

мой вездеход на двух своих колесах.



И духи остывающей земли

над ней парят, не ведая покоя,

как будто хочет ландыш или хвоя

вдохнуть в нас души слабые свои.



Среди доисторических болот

скольжу я, нажимая на педали, -

и, хоть скрипят отдельные детали,

мой Росинант меня не подведет!



...Мне не везло! 

      Но мерк вечерний свет,

смущал сосед цыганскою гитарой,

и мой наперсник - мой велосипед -

кивал своей задумчивою фарой.



И, не желая больше ничего,

я на него влезал без суесловья

и гнал вперед безжалостно его

сквозь гаснущие рощи Подмосковья.



Не так ли - удаленный от столиц

за дерзкий нрав - 

      какой-то князь ослушный

скучал в глуши, травил в лесах лисиц

и заводил английские конюшни.



И, часто от внезапного огня

забывшись, занесясь, заколобродя,

кричал с крыльца: "Коня, - в сердцах, - 

      				коня!"

и мчал, как дьявол, отпустив поводья.



Но я-то - я-то вовсе и не князь -

не с тем, как говорится, капиталом.

И на нехитрой технике трясясь,

вполне готов довольствоваться малым.



По листьям, травам, ягодам, росе

качу, петляя в полунощных чащах,

на шум машин, 

      на вечный гул шоссе,

на блеск огней, как призраки летящих, -



туда, где от природы неживой

природа отграничена живая

и словно круг, очерченный судьбой,

пронзает ночь дорога кольцевая...