Разгадка Путина («Письма из Переделкина»)
Не так давно, направляясь из Переделкина в столицу, я попал в громадную пробку. Выезд на Киевское шоссе был перекрыт: ждали, когда глава государства проследует во Внуково. Обычно в таких ситуациях разгневанные водители не скупятся на выражения: жаль, что до начальственных ушей не доходит этот содержательный текст. В настоящем случае потерпевшие тоже, разумеется, не испытывали восторга. Однако что меня поразило, это, так сказать, умеренность недовольства. Толковали даже, что Путина специально «подставляют», дабы наверняка уменьшить его обширный электорат.
Это всего лишь частный (хотя и весьма знаменательный) пример того почти безразмерного нравственного кредита, которым пользуется у общества нынешний президент.
Говоря о «загадке Путина», разумеют, помимо прочего, иррациональный характер его популярности. Между тем последняя объясняется просто. Как и при всякой смене эпох, здесь действуют законы контраста. «Дней александровых прекрасное начало» наступает в России не раньше, чем умолкает «рев Норда сиповатый».
Ельцинское десятилетие, на протяжении которого власть обихаживала исключительно самое себя и одновременно служила идеальной «демократической» крышей всероссийского криминала, – это позорное десятилетие, судя по некоторым признакам, подходит к концу. Государство, как бы очнувшееся после анабиоза, с изумлением взирает на результаты своего гибельного сна.
Россия имела удовольствие лицезреть разных правителей – царей, императоров, министров, народных комиссаров и т.д. Одни были талантливы, другие – бездарны; одни умны, другие – не слишком. Но вне зависимости от своих личных достоинств все они, понуждаемые силой обстоятельств, руководствовались неодолимым государственным инстинктом. Этот инстинкт, это «сверхперсональное» чутье высшего порядка являли себя и в Петре I, и в Александре III, и в Меншикове, и в Потемкине, и в Горчакове. И даже «кремлевский горец», когда пробил роковой для страны час, презрел выгоды отдалившейся мировой революции и воззвал к несимпатичным ему теням гражданина Минина и князя Пожарского.
Космополитическая маниловщина Горбачева (не путать со всемирной отзывчивостью!) и антикоммунистическая ноздревщина Ельцина повели к тому, что страна, не пережившая военного поражения, лишилась трети территории, практически всех союзников и максимально безопасных границ. Что мешало России (в момент, когда все козыри находились у нее в руках) заключить с каждой из стран Восточной Европы (не говоря уже о Прибалтике или Закавказье) отдельный договор о невхождении этих государств в противостоящие нам военные блоки? И даже решить вопрос о полном – по австрийскому образцу – нейтралитете объединенной Германии. Нет сомнений, что Запад, ошеломленный тем, как на его глазах меняется европейская «таинственная карта», принял бы эти не столь обременительные условия.
Вместо этого мы получили то, что получили. Плюс сердцем избранное начальство, которое в минуту национальной трагедии энтузиастически рассуждает о «тридцати восьми снайперах» и зовет соотечественников присоединиться к его стратегическим радостям.
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.
Решающее преимущество Путина перед тем, кто помазал его на власть, это то, что Путин – вменяем.
Кажется, он готов отвечать за свои слова, хотя в последнее время говорит все более обтекаемо и общо. Он старается блюсти национальные интересы. Он пока не развращен свалившейся на него властью. Он совершает ошибки, но не делает глупостей. Он учится на ходу и в большинстве случаев справляется с ситуацией. После того, что вытворяли веселые ребята, наши реформаторы-гробовщики, это не так уж и мало.
Искренен ли президент?
Принято считать, что власть и мораль – вещи несовместные. (Достоевский, правда, полагал, что самая выгодная для великой державы политика – это политика нравственная.) Одна из составляющих «загадки Путина» – это стремление нации видеть в нем человека порядочного.
Конечно, его фантастический взлет вызван игрою случая. Сам Путин не обладает чертами, присущими профессиональным властолюбцам. Он не рвался на самый верх, как его целеустремленный предшественник, и не совершал многоходовых комбинаций, чтобы этого верха достичь. В нем отсутствует та «пламенная страсть», которая двигала Юлием Цезарем, Сталиным, Наполеоном... Но в условиях современной России это скорее благо.
Униженная и оскорбленная страна, покорно позволившая втянуть себя в вялотекущую национальную катастрофу, предпочла бы, наверное, карающую десницу Жанны д’Арк. Но Москва не Орлеан. Российские харизматики минувшего века оставили по себе довольно горькую память. У Путина, к счастью, нет этой старой номенклатурной закалки, нет вкуса к чисто обкомовской интриге, когда ради, в общем, ничтожной цели – свалить одного начальника и заменить его другим – развязывают чудовищные «сверхприродные» силы, сокрушают историю и разделяют страну. Да, он «не Байрон», однако цель, которую он преследует – восстановление государства, – имеет сугубо романтический смысл.
Ибо спасти нас может только чудо: этот неизменно обнаруживающий себя в экстремальных условиях фактор отечественной истории (1380, Смутное время, 1812, декабрь 1941 и т.д.).
Разгадка Путина проста: впервые за много лет власть олицетворяет нормальный человек. Для России это большая редкость. И народное сознание воспринимает В.В. именно в этом качестве. Нация интуитивно рассчитывает на его здравый смысл, на искреннее желание вытащить страну из исторической ямы. Его прикосновенность к разведке (что любят ставить ему в вину отдельные не принятые туда по малоуспешности либералы) отнюдь не вызывает «во мнении народном» отрицательных коннотаций.
Но у Путина – своя драма. Нормальный человек оказался на высшем государственном месте в далеко не нормальной стране. Сможет ли он потянуть эту – десятивековую – ношу? Он повязан по рукам и ногам прежними обязательствами. На него давят гигантские силы. Ему бессовестно кадят льнущие к любой власти «мастера культуры». У него есть «помощники», но нет, кажется, преданных соратников и единоверцев. Его окружают остатки старой ельцинской гвардии и «школьные друзья». И отсутствует обратная связь – с другой Россией: им пока не востребован ее колоссальный духовный потенциал.
Нередко мы замечаем, как холоден и напряжен его взгляд. Что ж, может быть, это еще и дань тому петербургскому стилю, о котором поведал поэт:
А мы стиху сухому
Привержены с тобой
И с честью по-другому
Справляемся с бедой.
Дымок от папиросы
Да ветреный канал,
Чтоб злые наши слезы
Никто не увидал.
Впрочем, президент Путин, кажется, не курит.
«Литературная газета», 4 июля 2001,
колонка «Письма из Переделкина»
|
|
